Е. М. АБЛОЖНАЯ
ТРАГЕДИЯ В БАРСУКАХ

27 или 28 июля 1941 года — точно не помню — часов в девять вечера в хату вошел встревоженный отец, Михаил Федорович Асмоловский.

— Иди, дочка, перевяжи раненого, — обратился он ко мне, — в бане... Да осторожно, никому ни слова...

Сначала я испугалась, но затем собралась с мыслями, взяла медикаменты, которые были в доме, бинты, прихватила с собой тазик с бельем и направилась к речке, будто бы на стирку, а затем незаметно проскользнула в баню. Осмотрелась в темноте. Заметила в левом углу на соломе человека в военной форме с генеральскими звездами на петлицах. Он встревожился:

— Кто здесь? — Голос глухой, слабый.

Пояснила, кто я и зачем пришла.

Он разрешил мне осмотреть его. Мундир был прострелен и окровавлен. Нательной сорочки под ним не было. Генерал использовал ее вместо бинтов. Я как можно осторожнее, чтобы не причинять боли, перевязала раненого. Когда стемнело, мы перенесли его в хату, переодели в гражданскую одежду, а генеральскую форму спрятали. Тогда же в нашей семье для конспирации условились генерал-майора Михаила Тимофеевича Романова представлять как «дядю» Нади, жены моего брата. Невестка наша была не местная, и в нашей деревне родственников ее никто не знал.

Состояние генерала вызывало серьезное опасение. Было ясно, что без врача не обойтись. Решили пригласить Елену Владимировну Фроленко, которая эвакуировалась из Минска и жила у матери в соседней деревне Гуслищи. Елена Владимировна, рискуя своей жизнью, со всей душой принялась за лечение генерала и других раненых, которые тайком приходили к нам. Среди них был и лейтенант Марк Иванович Набатов.

Наша семья окружила заботой Михаила Тимофеевича и оберегала его покой. В доме его называли дядей Мишей, а отец просто тезкой. Михаил Тимофеевич действительно был как родной. Даже маленький Эдик, едва научившись переступать ногами, придерживаясь за край кровати, признал нового «деда». Иногда генерал привлекал к себе ребенка и ласково гладил его по головке. Я как-то спросила:

— У вас, Михаил Тимофеевич, также дома остались маленькие дети?

— Маленьких нет, — ответил он, — но для родителей и взрослые всегда остаются детьми.

Он рассказал, что у него два сына и дочь. Что старший — Владислав — в военном училище, а Римма и Юра — школьники, в первые дни войны с матерью перевезены из Прибалтики в Сталиногорск Тульской области.

— И поговорить как следует не успел, — вздыхал Михаил Тимофеевич.

Вспоминая об обороне Могилева, он говорил:

— Дни и ночи в боях. Мне и самому не верится, что это было. Сколько героизма и отваги у нашего народа! Невообразимо! Я видел революционные бои, бои восемнадцатого-двадцатого годов. Видел психические атаки белогвардейских и интервентских батальонов, но то, что было под Могилевом, ни с чем несравнимо. Авиация, артиллерия, танки, автоматическое оружие — все было обрушено на наши головы. И хоть немцы продвигаются вперед и далеко зашли на нашу территорию, убежден, что будут изгнаны, уничтожены. Наш народ нельзя победить.

Михаил Тимофеевич очень тяготился своим положением и не мог смириться с тем, что вынужден оставаться на оккупированной территории из-за ранения и бездействовать. Даже тогда, когда генерал был еще очень слаб, к нему приходили какие-то люди, о чем-то советовались, что-то уносили в лес. Мой отец, брат Федор почти ежедневно отлучались, доставляя партизанам оружие. У нас во дворе и в доме имелись тайники, в них прятали оружие и боеприпасы.

До 15 сентября у нас на сеновале скрывались лейтенант Марк Иванович Набатов и старшина Григорий Николаевич Бабак. Гитлеровцы повсеместно объявили об обязательной регистрации мужчин призывного возраста. Стало известно, что многие, явившиеся на регистрацию, попадали в лагеря военнопленных. Для избежания плена Михаил Тимофеевич приказал Набатову и Бабаку с особым заданием пробраться через линию фронта. Ночью мой отец проводил их до Днепра, и у деревни Дашковки они переправились на восточный берег реки. Мне и моему мужу, Семену Абложному, было поручено установить связь с партизанами, с тем чтобы переправить к ним Михаила Тимофеевича. Мы побывали в деревнях по реке Друть, в которых жили родители и родственники мужа, но партизан не нашли. Посоветовавшись со своим дядей, муж решил перевезти к нему генерала в деревню Ворон, где было более безопасно.

Разведав путь следования, мы возвращались к моим родителям в Барсуки — лесную деревушку на берегу Лахвы, — не ведая о том, что 22 сентября 1941 года здесь произошла страшная трагедия.

В это утро мой двенадцатилетний брат Алеша пас коров. Он видел, как у железнодорожного моста через Лахву остановился железнодорожный состав. Это его удивило. Поезда здесь никогда не задерживались. Вскоре он заметил немецких солдат, которые цепью начали окружать нашу деревню. Алеша бросил коров и помчался домой, чтобы предупредить об опасности, но наткнулся на цепь карателей, которые не пустили его в Барсуки.

С замирающим детским сердцем он прислушивался и присматривался к тому, что происходило в деревне. Он слышал выстрелы, видел, как над нашим домом — он стоял на пригорке у вековых кленов — взметнулось пламя пожара.

Каратели, оцепив деревню, расхаживали по хатам, производили повальные обыски, искали людей, укрывшихся от регистрации, и всех жителей сгоняли к нашему дому. Тут уже стояла наша семья: отец Михаил Федорович Асмоловский, мать Прасковья Яковлевна, бабушка Марьяна, брат Федор с сынишкой Эдиком на руках, его жена Надя и моя сестра Нина. Особняком под конвоем держали Михаила Тимофеевича Романова, неизвестного для односельчан коренастого с полысевшей головой мужчину. Возле карателей по-холуйски вертелись бургомистр Апостолов и староста Царанков. Ясно было, что по их доносу пришли в деревню каратели. Бургомистр указал врагам на бригадира Ивана Новикова, и они велели ему присоединиться к нашей семье.

— Коммунисты, комиссары, юды, выходи! — строго приказал старший гитлеровский офицер.

Вышли две еврейские семьи: продавца магазина Самуила Персица и колхозника Айзика. Их присоединили тоже к нашей семье. Был задержан карателями и неизвестный солдат-грузин.

Всех обреченных было пятнадцать. Мои отец, мать, бабушка, брат с женой и сыном, сестра, бригадир Новиков, Персиц с женой Мэрой, ее сестрой Гитой, Айзик с матерью и женой и солдат-грузин. Каратели торжествующе наслаждались зрелищем.

— Кто есть младший в семье Асмоловских? — спросил тот же офицер.

Жители указали на пятнадцатилетнюю Нину. Офицер подошел к Федору, вырвал из рук Эдика, передал его Нине и велел ей отойти в сторону. Осталось тринадцать.

Наступила угнетающая тишина. Гитлеровский офицер обратился к солдатам:

— Кто желает стрелять, выйти из строя!

Вышли три младших офицера.

Офицер вынул из полевой сумки записную книжку, зачитал фамилии десяти солдат и приказал им выйти из строя. Команда убийц разделила обреченных на мужчин и женщин. Шесть мужчин и семь женщин.

— Огонь!

Автоматные очереди...

Затем подожгли наш дом...

Генерала Романова каратели увезли в Могилев в лагерь военнопленных. Дальнейшая судьба его мне неизвестна.

После этого я ушла в отряд народных мстителей. Весной 1942 года мы с мужем тайком выкопали документы и одежду генерала Романова и сдали в штаб 113-го партизанского отряда, которым командовал К. М. Белоусов. Там были генеральский костюм, партийный билет, удостоверение личности, пропуск в народный комиссариат обороны, медаль «ХХ лет РККА».

Осенью 1944 года, после освобождения Белоруссии от немецко-фашистских захватчиков, приезжал в деревню Барсуки партизан черкасских лесов Г. Н. Бабак, отыскал зарытые на нашей усадьбе документы, некоторые из них сейчас хранятся в Могилевском областном краеведческом музее.

Солдатами были все / сост.. И. И. Гаврилов, Н. А. Толстик // 2 изд. доп. и исправл. — Минск: Беларусь, 1972. — С. 356–362.